Если он выбрал тебя… Повести и рассказы - Самая Вагиф

После того, как я стала продавщицей, Малик заходил туда, лишь когда ему что-то нужно было взять, деньги, например. В такие моменты я пыталась его разговорить, весело щебетала как птичка, но все мои попытки сблизиться с ним разбивались, как волны о чёртову скалу. В последнее время Малик пристрастился к выпивке и к развлечениям с друзьями. Из-за этого у него частенько случались стычки с его родителями, особенно с отцом, но никакие упрёки и наставления не могли образумить юношу.

Однажды под вечер он пришёл в магазин в обычном своём скверном настроении. Но я мельком успела заметить в целлофановой сумке, которую он держал в левой руке, несколько бутылок со спиртными напитками. Сквозь зубы Малик пробурчал мне, чтобы я шла домой. Конечно же, я безропотно подчинилась его приказу, но дома не могла найти себе места, нервничала и прождала его возвращения до позднего вечера. Может быть, с десяток раз, не меньше, тайно заглядывала через ограду во двор отцовского дома Малика. Не успокоилась и тогда, когда в их доме погас свет. Тысячи беспокойных мыслей крутились в моей голове. А вдруг грабители залезут в магазин и убьют Малика? Если он напился, то точно не запер дверь. Перед моим взором представали одна за другой кровавые, страшные картины. Нет, я должна быть уверена, что с ним всё в порядке! Пойду и удостоверюсь, там ли он, и быстренько вернусь, решила я, и, спрыгнув с соседской ограды, поспешила домой. Тихо, на цыпочках прокравшись в спальню, я несколько минут внимательно прислушивалась к сонному посапыванию матери. Убедилась, что она спит, и быстрой тенью выскочила из дома. Я как ветер понеслась по тёмной, безлюдной улице с растущими на обочинах дороги зелёными кудрявыми ивами. Мне было страшно, но тревога за любимого, страсть и необузданное дикое желание гнало меня вперёд.

Единственное окно магазина выходило на проезжую часть дороги. Оно было зарешёчено, но сквозь него просачивался еле видимый лучик света. Я радостно перевела дух, а спустя мгновение трясущейся от волнения рукой тихо-тихо постучала в дверь магазина. Внутри магазина не было слышно ни звука. Моё сердце забилось так часто и сильно, что стало трудно дышать, но я опять постучала. Дверь неожиданно скрипнула и приоткрылась. Она была не заперта! Я немедленно проскользнула внутрь магазина. Подойдя к полуприоткрытой двери склада, я остановилась как вкопанная. Моё тело отказывалось сделать ещё один шаг, хотя цель была уже близка – я видела сидевшего ко мне спиной Малика. Перед юношей на маленьком низком столике стояла почти пустая бутылка с водкой, гранёный стакан, ещё одна пустая бутылка валялась под столом. Но не это привлекло моё внимание. Я услышала какой-то странный звук, похожий на стон. Спустя несколько секунд я поняла, что это не стон, это Малик плакал. Мне стало стыдно и неловко. И обидно. Он плачет, потому что всё ещё любит эту проклятую Ситару! Я повернулась, чтобы уйти, но в темноте задела ногой пустую бутылку. Бутылка откатилась от меня и стукнулась о стену с характерным стуком, дававшим понять, что удар оказался не слабым.

Малик вздрогнул.

– Кто там?! – испуганно крикнул он, вскочив со стула.

Я так и замерла на месте. Ничего путного мне не пришло на тот момент в голову, как сказать:

– Это я.

Малик проворно схватил стул и, подняв над головой, грозно прорычал:

– А ну, выходи на свет! Живо!

Мысленно ругая себя на все корки, я вошла в склад и предстала перед изумленным Маликом.

– Оф! Как же ты меня напугала, глупая девчонка! – облегчённо переведя дух, проговорил он и поставил стул на место. – Я думал, это воры! Собирался уже драться с ними! Говори, зачем пришла? Сумку, наверное, свою опять забыла здесь?

В те дни, когда Малик заменял меня в магазине, одним из моих предлогов для возвращения туда являлась моя сумка. Своим вопросом юноша, сам того не зная, помог мне с лёгкостью выбраться из того неловкого положения, в котором я нечаянно оказалась.

– Да, сумка, – пролепетала я, – я пришла за ней и заметила, что дверь не заперта. Как и ты, подумала, что воры пробрались в магазин. Решила проверить, всё ли в порядке здесь.

– Слушай, да ты хотя понимаешь, о чём говоришь? Ты одна-одинёшенька решила проверить, есть ли здесь воры?! Ты или совсем ещё дитя неразумное, или храбрец, или просто сумасшедшая! Я от страха протрезвел аж, а ты в темноту ринулась спасать чужое добро!

Я улыбнулась и смущённо потупила взор. Только бы он не спросил меня, сколько сейчас времени! Тогда мне конец, промелькнуло у меня в голове.

– А знаешь, когда ты улыбаешься, то становишься похожей на… – тут Малик запнулся, решив, что сболтнул лишнего, и торопливо закончил, – так ты возьми сумку и ступай домой. Наверное, уже поздно, и…

– Нет, не очень поздно, – торопливо прервала я его тираду и повернулась, чтобы уйти. Но не смогла. Обернулась к нему и выпалила:

– Ты хотел сказать, что я похожа на мою сестру Ситару? – мой голос тревожно зазвенел в полной тиши комнаты. – Ты это имел в виду, да? Ты ошибаешься, мы с ней совершенно разные. И, пойми же, наконец, – она тебя недостойна, она никогда тебя не любила! Никто не знал её лучше, чем я! Это самое глупое, бессмысленное создание, когда-либо приходившее в этот мир! Не думай о ней, на свете есть девушки, в сто раз лучше, красивее и умнее Ситары! – на моих глазах выступили слёзы, хотя я крепилась изо всех сил. О нет! Сил моих больше не было! Как и гордости! Всхлипнув, я сделала шаг к Малику и протянула к нему руки. – Хочешь, я помогу тебе её забыть?

Долгую, бесконечно долгую минуту Малик молча смотрел на меня. Смотрел так, словно видел впервые.

– Так сильно ты меня любишь? – спросил он.

Внутри у меня всё запылало. Я подошла к Малику, привстала на цыпочки и поцеловала юношу в щёку.

– Я готова за тебя жизнь отдать. Только скажи! – прошептала я, закрывая глаза.

Малик обнял меня и принялся целовать: грубо, исступленно лаская, а я лишь тихо постанывала, отвечая ему неумелыми, но страстными поцелуями… Когда забрезжил рассвет, я лёгкой тенью выскользнула из дверей магазина и побежала что есть силы домой.

Начиная с той памятной для меня ночи, моя жизнь превратилась в некий упоительный и, вместе с тем, доставлявший мне пронзительную душевную боль, сон. Мне всё ещё казалось, что отдавшись Малику, подарив ему самое драгоценное, что у меня было, я завоюю его сердце. Каждый раз, когда мы с ним занимались любовью, я отдавалась страсти со всем пылом влюблённого без оглядки человека. Во время этих встреч Малик шептал мне слова любви, ласкал так, что я таяла в его объятиях. Когда его не было рядом со мной, что бывало довольно часто, я часами могла мысленно прокручивать в своей голове невидимую киноленту и вспоминать, что говорил он мне во время ласок. Я вспоминала его поцелуи и свято верила, что и он помнит о каждой проведённой со мной ночи любви. Какая глупость с моей стороны, не правда ли? Но нет, я продолжала уверять себя, что он, как и я, тоже помнит каждое мгновение проведённого со мной времени, и ценит ту лавину чувств и сладостных как мёд ощущений, что испытывала я. И это «помнит» влюбляет его в меня. С каждым днём всё глубже и крепче. Но если бы я заглянула в мысли Малика, то, увы, ничего подобного из того, что я себе воображала, в его голове не прокручивалось, не вспоминалось. Для него любовный акт был естественным биологическим процессом, как вкусный обед, к примеру… съел, понравилось, но если через несколько часов или дней спросить его, что ты ел в прошлый вторник, то он затруднится ответить, и его охватит недоумение от этого вопроса. Зачем помнить то, что можно повторить каждый день, или часто, или иногда?

Одно обстоятельство очень беспокоило меня. Имя этому обстоятельству было Ситара. Вот уже несколько месяцев прошло с тех пор, как та вышла замуж, и ни разу с тех пор не навестила ни мать, ни сестёр. Таков был обычай: если девушка выходила замуж без благословения родителей, то после свадьбы обе семьи – и жениха, и невесты – обязаны были договориться о примирении, после чего устраивали ещё одну свадьбу, но уже в доме невесты. Вот этого события я и боялась больше всего на свете. Я не хотела этого примирения, ведь случись это, и Ситара уже частенько будет захаживать в гости к матери. Её обязательно увидит Малик, и кто знает, что он подумает, что сделает. С глаз долой – из сердца вон, решила я про себя, и всячески старалась напомнить матери о бессовестном проступке Ситары, посмевшей убежать замуж за первого встречного.

– Не прощай её, мама. Она должна заплатить сполна за то, как плохо она с нами со всеми поступила!

Мать отмалчивалась. Она сердилась на Ситару, и в то же время очень сильно переживала за неё. Бросив дочь одну расхлёбывать свои проблемы, скрупулёзно блюдя обычаи, по которым девушка, оказавшаяся в таком положении, как Ситара, имела право вернуться в родной дом лишь в качестве гостьи и лишь после того, как стала бы женой человека, опозорившего её, – Марзийя, тем не менее, переживала за дочь и всем сердцем желала ей счастья в новой семье.